Екатерина II, Германия и немцы - Клаус Шарф

При этом скоординировать политику по отношению к Польше оказалось неожиданно нелегко даже союзникам – Пруссии и России. В принципе, повод для вмешательства в дела Польши возник сразу же, потому что конституционный кризис не прекратился там и с выбором нового короля. Не последней причиной тому были непрестанные происки и вмешательства России, организовывавшиеся Репниным[1047]. Осенью 1764 года обозначилось серьезное расхождение в позициях русского правительства и его польской клиентелы. Новая правительственная партия, группировавшаяся вокруг семейства Чарторыйских, ради политической стабилизации самонадеянно желала провести такие изменения в конституции, которые Россия и Пруссия исключили в своем союзном договоре. Наивно, по-видимому, доверяя реформаторскому образу мыслей Екатерины, Станислав Август агитировал в Санкт-Петербурге за усиление своей королевской власти, необходимой ему для восстановления прав диссидентов[1048]. В Польше, напротив, он, к досаде своих приверженцев, искал компромисса с оппозицией, защищавшей республиканскую конституцию, однако выступавшей против уравнивания в правах с католиками протестантов и православных и предоставления им свободы вероисповедания. Для Екатерины как просвещенной монархини это было равнозначно провокации. В 1766 году в лице Вольтера она нашла себе союзника, в своей публицистике пропагандировавшего установление ее диктатуры в Польше как средство в борьбе за религиозную терпимость, что в основном находило поддержку в Европе.

Однако отношения императрицы и короля Пруссии с самого начала оказались натянутыми. Если Екатерина заключила этот союз в надежде получить «зеленую улицу» в Польше, то теперь она видела, что союзник парализовал ее деятельность. Фридрих не собирался служить своей союзнице прикрытием от Австрии, Франции или Османской империи. Он даже не оставил ей пространства для кризисного управления, как советовал в первую очередь Панин. Поскольку Екатерина пока медлила с вмешательством во внутренние конфликты, размышляя, не принесет ли России пользу укрепление исполнительной власти избранного короля и нельзя ли использовать стабилизированную Польшу в качестве партнера по «Северному аккорду», союзник напоминал ей о ее долге, утвержденном договором: он призывал ее вмешаться, чтобы воспрепятствовать конституционным реформам и добиться равноправия православных и протестантов с католиками. А военный союз с Польшей он тем более считал ошибочным[1049].

Однако Фридриху пришлось пойти на ответные уступки, когда в 1765–1766 годах Екатерина потребовала от него компромисса в таможенном конфликте с дворянской республикой. В то же время союзники блокировали действия друг друга в Священной Римской империи. Российская политика баланса держала Пруссию на коротком поводке, а Фридрих, чувствуя опору в союзе с Россией, в свою очередь, следил за тем, чтобы политика, проводившаяся Петербургом в Германии, соответствовала его интересам. При этом Екатерине и Панину, обеспокоенным обострившимся кризисом в Польше, было не до экспериментов в Германии. Даже самая важная перемена в соотношении сил внутри империи произошла без непосредственного участия России, хотя и в ее пользу: в Саксонии по окончании Семилетней войны просвещенные политики-реформаторы начали проявлять заинтересованность в усилении позиций Пруссии в Германской империи и России – в Польше, не желая при этом расторгать договор о союзе, связывавший Дрезден и Вену с 1743 года. В 1766 году Екатерина и Панин хотели поощрить и усилить тяготение Саксонии к Пруссии и России, через договор втянув курфюршество в еще не завершенный «Северный аккорд». Однако, как до этого в случае с Польшей, Фридрих воспротивился росту политического престижа еще одного нелюбимого соседа. Он предпочитал при каждой возможности демонстрировать курфюршеству свою силу и держать его в экономической и политической изоляции, рассчитывая однажды прибрать к рукам[1050]. Вопреки совету некоторых дальновидных чиновников, Фридрих даже не прекратил торговой войны с Саксонией, хотя из-за нее терпели убытки и прусские купцы и ремесленники[1051]. Главной причиной его решительного сопротивления было желание сохранить монополию на союз с Россией, по крайней мере в пределах империи. Фридрих испытывал недоверие ко всякому намечавшемуся договору своей петербургской союзницы, в том числе и с Англией[1052].

Итак, в конце 1762 года германская политика России ни в коем случае не прекратила своего существования. Правда, на фоне интереса к Польше она играла подчиненную роль, сосредоточиваясь на обеспечении status quo внутри Германии, а с 1764 года Екатерине приходилось учитывать интересы Пруссии, принимаясь за ту или иную инициативу в империи. С другой стороны, нельзя недооценивать, что этот союз способствовал укреплению престижа императрицы повсюду в Германии, где возрос авторитет Фридриха, самоутвердившегося благодаря Семилетней войне. Правда, их слава как «великих немцев» достигла кульминации лишь посмертно, по мере развития к концу столетия среди образованных людей Германии национального самосознания, когда в результате Французской революции «произошло некоторое разочарование в потребности национального престижа»[1053]. Однако если авторы этих поздних документов отдавали должное историческому величию монархов не только с точки зрения бессмертия, но и связывали их заслуги с вполне земным союзничеством, то о пользе союза они отзывались лишь в общих чертах, предпочитая примеры из ранней фазы его существования, когда, вопреки некоторым трениям, он еще имел определенную ценность для обеих сторон.